ВЫПИСАНО ИЗ ПОСЛАНИЯ ИЕРОМОНАХА ЕПИФАНИЯ, ПИСАВШАГО К НѢКОЕМУ ДРУГУ СВОЕМУ КИРИЛЛУ
ВЫПИСАНО ИЗ ПОСЛАНИЯ ИЕРОМОНАХА ЕПИФАНИЯ, ПИСАВШЕГО К НЕКОЕМУ ДРУГУ СВОЕМУ КИРИЛЛУ
Юже нѣкогда видѣл еси церковь Софийскую цареградскую,[1] написану в моей книзѣ во Евангелии, еже гречески речется Тетроевангелие, нашим руским языком зовется Четвероблаговѣстие. Прилучи же ся таковому граду списати в нашей книзѣ сицевым образом. Понеже егда живях на Москвѣ, идѣ же бяше тамо муж он живый, преславный мудрокъ, зѣло философ хитръ, Феофан, гречин, книги изограф[2] нарочитый и живописецъ изящный во иконописцѣх, иже многи различные множае четверодесяточисленных церквей каменных своею подписал рукою, яже по градом елико в Константинѣ градѣ и в Халкидонѣ,[3] и в Галафѣ[4] и в Кафѣ,[5] и в Велицѣм Новѣгороде и в Нижнемъ. Но на Москвѣ три церкви подписаны: Благовѣщения святыя Богородицы,[6] Михайло святый, одну же на Москвѣ.[7] В Михайле святом на стенѣ написа град,[8] во градцѣ шаровидно подробну написавый, у князя Владимира Андрѣевича[9] в каменѣ стенѣ саму Москву такоже написавый; терем у князя великого незнаемою подписью и страннолѣпно подписаны; и в каменной церкви во святомъ Благовѣщении «Корень Иессеевъ»[10] и «Апоколипьсий» также исписавый. Сия же вся егда назнаменующу ему или пишущу, никогда же нигдѣ же на образцы видяще его когда взирающа, яко же нѣцыи наши творят иконописцы, иже недоумѣния наполнишася присно приницающе, очима мещуще, сѣмо и овамо, не толма образующе шарми, елико нудяхуся на образ часто взирающе; но мняшеся яко иному пишущу, рукама убо изообразуя писаше, ногама же бес покоя стояше, языком же бесѣдуя с приходящими глаголаше, а умом дальная и разумная обгадываше, чювственныма бо очима разумныма разумную видяше доброту си. Упредивленный муж и пресловущий великую к моей худости любовь имѣяше; тако и аз уничиженный к нему и неразсудный дерзновение множае стяжах, учащах на бесѣду к нему, любях бо присно с ним бесѣдовати.
Ты видел некогда церковь Софийскую царьградскую, представленную в моей книге — Евангелии, именуемом по-гречески Тетроевангелием, на нашем же русском языке — Четвероблаговестием. Город же этот был написан в нашей книге вот каким образом. Когда я был в Москве, жил там и преславный мудрец, философ зело искусный, Феофан Грек, книги изограф опытный и среди иконописцев отменный живописец, который собственною рукой расписал более сорока различных церквей каменных в разных городах: в Константинополе, и в Халкидоне, и в Галате, и в Кафе, и в Великом Новгороде, и в Нижнем. В Москве же им расписаны три церкви: Благовещения святой Богородицы, святого Михаила и еще одна. В церкви святого Михаила он изобразил на стене город, написав его подробно и красочно; у князя Владимира Андреевича он изобразил на каменной стене также самую Москву; терем у великого князя расписан им неведомою и необычайною росписью, а в каменной церкви святого Благовещения он также написал «Корень Иессеев» и «Апокалипсис». Когда он все это рисовал или писал, никто не видел, чтобы он когда-либо смотрел на образцы, как делают это некоторые наши иконописцы, которые от непонятливости постоянно в них всматриваются, переводя взгляд оттуда — сюда, и не столько пишут красками, сколько смотрят на образцы; казалось, что кто-то иной писал, руками писал, выполняя изображение, на ногах неустанно стоял, языком же беседуя с приходящими, а умом обдумывал далекое и мудрое, ибо премудрыми чувственными очами видел он умопостигаемую красоту. Сей дивный и знаменитый муж питал любовь к моему ничтожеству; и я, ничтожный и неразумный, возымев большую смелость, часто ходил на беседу к нему, ибо любил с ним говорить.
Аще бо кто или вмалѣ или на мнозѣ сотворит с ним бесѣду, то не мощно еже не почюдитися разуму и притчам его и хитростному строению. Аз видя себе от него любима и неоскорбляема и примѣсих к дерзости безстудство и понудих его рекий: «Прошу у твоего мудролюбия, да ми шарми накартаеши изоображение великия оноя церкви святыя Софии, иже во Царѣграде, юже великий Иустиниан царь воздвиже, ротуяся и уподобився премудрому Соломону; ея же качество и величество нѣцыи повѣдаша яко Московский Кремль внутреградия и округ коло ея и основание и еже обходиши округ ея; в ню же аще кто странен внидет и ходити хотя без проводника, без заблужения не мощи ему вон излѣсти, аще и зѣло мудръ быть мнится, множества ради столпотворения и околостолпия, сходов и восходов, преводов и преходов и различных полат, и церквей, и лѣствицъ, и хранильницъ и гробницъ и многоименитых преград и предѣл, и окон, и путей, и дверей, влазов же и излазов, и столпов каменных вкупѣ. Написа ми нарицаемого Иустиниана, на конѣ седяща и в руцѣ своей десницы мѣдяно держаща яблоко,[11] ему же рѣкоша величество и мѣра, полтретя ведра воды вливаются, и сия вся предиреченная на листѣ книжнѣмъ напиши ми, да в главизнѣ книжной положу и в начало поставлю и донели же поминая твое рукописание и на таковый храм взирая, аки во Царѣграде стояще мним».
Сколько бы с ним кто ни беседовал — много ли, или мало, — не мог не подивиться его разуму, его притчам и его искусному изложению. Когда я увидел, что он меня любит и мною не пренебрегает, то я к дерзости присоединил бесстыдство и попросил его: «Прошу у твоего мудролюбия, чтобы ты красками написал мне изображение великой этой церкви, святой Софии в Царьграде, которую воздвиг великий царь Юстиниан, в своем старании уподобившись премудрому Соломону. Некоторые говорили, что достоинство и величина ее подобны Московскому Кремлю, — таковы ее окружность и основание, когда обходишь вокруг. Если странник войдет в нее и пожелает ходить без проводника, то заблудится и не сможет выйти, сколь бы мудрым ни казался он, из-за множества столпов и околостолпий, спусков и подъемов, проходов и переходов, и различных палат и церквей, лестниц и хранилищ, гробниц, многоразличных преград и приделов, окон, проходов и дверей, входов и выходов, и столпов каменных. Упомянутого Юстиниана напиши мне сидящего на коне и держащего в правой своей руке медное яблоко, которое, как говорят, такой величины и размера, что в него можно влить два с половиной ведра воды. И это все вышесказанное изобрази на книжном листе, чтобы я положил это в начале книги и, вспоминая твое творение и на такой храм взирая, мнил бы себя в Царьграде стоящим».
Он же, мудръ, мудрѣ и отвеща ми: «Не мощно есть, рече, того ни тебѣ улучити, ни мнѣ написати, но обаче докуки твоея ради мало нѣчто аки от части вписую ти, и то же не яко от части, но яко от сотыя части, аки от многа мало, да от сего маловиднаго изоображеннаго пишемаго нами и прочая большая имаши навыцати и разумѣти». То рек, дерзостнѣ взем кисть и листъ, и написа наскорѣ храмовидное изображение[12] по образу сущия церкви во Царѣграде и вдаде ми.
Он же, мудрец, мудро и ответил мне. «Невозможно, — молвил он, — ни тебе того получить, ни мне написать, но, впрочем, по твоему настоянию, я малую часть ее напишу тебе, и это не часть, а сотая доля, от множества малость; но и по этому малому изображению, нами написанному, остальное ты представишь и уразумеешь». Сказав это, он смело взял кисть и лист и быстро написал изображение храма, наподобие церкви, находящейся в Царьграде, и дал его мне.
От того листа нужда бысть и прочиим иконописцем московскимъ, яко мнози бяху у когождо преписующе себѣ, друг пред другом ретующе и от друга приемлюще. Последи же всѣх изволися и мнѣ, аки изографу, написати четверообразнѣ: поставихом таковый храм в моей книзѣ в четырех мѣстех: 1-е) в началѣ книги в Матфеевѣ евангелии, идѣже столп Иустиниана идѣ же Матфѣя евангелиста образ бе; 2) же храм в началѣ Марка евангелиста; 3) же пред началом Луки евангелиста; 4) же внегда начатися Иоаннову благовѣстию; 4 храмы, 4 евангелиста написашася, иже нѣкогда видѣл есть, внегда бѣжах от лица Едегеева на Тверь, устрашихся, паче же всѣх, у тебе преупокоих претружение мое, и тебѣ возвестих печаль мою, и тебѣ явствовах все книжие мое, елицы от разсѣяния и от расточения осташася у мене. Ты же тогда таковый храм написанный видѣл и за 6 лѣт воспомянул ми в минувшую зиму сию своим благоутробием. О сих до здѣ. Аминь.
От того листа была великая польза и прочим московским иконописцам, ибо многие перерисовали его себе, соревнуясь друг с другом и перенимая друг у друга. После всех решился и я, как изограф, написать его в четырех видах и поместил этот храм в своей книге в четырех местах: 1) в начале книги, в Евангелии от Матфея, — где столп Юстиниана и образ евангелиста Матфея; 2) храм в начале Евангелия от Марка; 3) перед началом Евангелия от Луки и 4) перед началом Евангелия от Иоанна; четыре храма и четырех евангелистов написал. Их-то ты и видел, когда я, устрашась более всех, бежал от Едигея в Тверь, у тебя нашел покой и тебе поведал мою печаль и показал все книги, которые остались у меня от бегства и разорения. Тогда ты и видел изображение храма этого и через шесть лет в прошлую зиму напомнил мне о нем по своей доброте. Об этом довольно. Аминь.
Это один из немногих литературных памятников начала XV в. (после 1413 г.), раскрываюших взгляды современников на изобразительное искусство. Автор письма — Епифаний Премудрый — выдающийся писатель конца XIV — начала XV в., возможно, владевший и искусством живописца. Его адресат — Кирилл Тверской, — видимо, представлял Епифанию Премудрому убежище во время набега хана Едигея на Москву (1408). Β письме содержатся ценные сведения ο творческой биографии и художественной манере византийского живописца Феофана Грека, работавшего на Руси в XIV — начале XV в. и бывшего старшим современником знаменитого русского художника Андрея Рублева.
Письмо печатается по единственному известному списку второй половины XVII в. (РНБ, Соловецкое собрание, № 1474—15, лл. 130—132).