О новогородцех и о владыцѣ Феофилѣ.[1] Тое же осени ноемврия въ 8 день на собор архааггела Михаила преставися архиепископъ Новагорода Великаго Иона.[2] Новогородци же по старинѣ, каковъ бяша обычай у них, створиша вѣче и начаша избирати от священноинок на архиепископью. И избравше трех, метнуша жребиа, и паде жребий на нѣкоего священноинока Феофила именем, и возведоша его на дворъ архиепископль. И послаша к великому князю Ивану Васильевичю посла своего Никиту Ларивонова бити челом и опаса просити, чтобы нареченому черньцю Феофилу пожаловал, повелѣл быти к собѣ на Москву и поставити бы его велѣл своему отцю митрополиту Филиппу[3] на архиепископью Великого Новагорода и Пскова, яко же и преже сего было прид предних великих князеих.
О новгородцах и об архиепископе Феофиле. Той же осенью, ноября в восьмой день, на праздник архангела Михаила преставился архиепископ Великого Новгорода Иона. И новгородцы по старине, как это было у них в обычае, созвали вече и стали выбирать из иеромонахов архиепископа. И, выбрав троих, бросили жребий, и выпал жребий некоему иеромонаху по имени Феофил, и возвели его во двор архиепископский. И послали к великому князю Ивану Васильевичу посла своего Никиту Ларионова бить челом и защиты просить, чтобы избранного ими чернеца Феофила почтил, велел бы к себе в Москву прибыть и поставить бы его велел своему отцу духовному, митрополиту Филиппу, на архиепископство в Великом Новгороде и Пскове, как то и прежде всегда бывало при прежних великих князьях.
Князь же великы по ихъ челобитию и прошению, ничто же къ преднему примышляя, но и легчѣ жалуя, посла их почтивъ отпусти съ всѣм, о чем ему били челом от всего Новагорода, отвѣт давъ ему таков: «Что отчина моя, Великий Новъгород, прислали ко мнѣ бити челом о том, что взял Богъ отца их, а нашего богомолца архиепископа Иону, а избрали себѣ по своему обычаю по жребием священноинока Феофила, и яз ихъ, князь великый, жалую, и того нареченного Феофила. И велю ему быти к собѣ на Москву и къ отцю своему, митрополиту Филиппу, стати на архиепископью Новагорода и Пьскова безо всяких зацѣпов, но по прежнему обычаю, какъ было при отци моем, великом князе Василье, и при дѣдѣ, и при прадѣдѣ моем, и преже бывших всѣх великых князехъ, их же род есмы, володимерских, и Новагорода Великого, и всея Руси». Тому же их послу Никитѣ Ларивонову пришедшу с ним в Новъгород и сказа им жалование великого князя, мнози же тамо сущии людие лучши, посадници их, и тысяцкие, и житии люди[4] велми о семъ ради быша, и Феофилъ их.
Князь же великий, по их челобитью и прошению, не только к прежнему ничего не добавляя, но и в снисхождении жалуя, посла их, почтив, отпустил со всем, о чем просили его новгородцы, ответ дав ему такой: «Что вотчина моя, Великий Новгород, прислал ко мне бить челом о том, что взял Бог отца их духовного, а моего богомольца архиепископа Иону, и потому избрали себе по своему обычаю согласно жребию инока Феофила, в том я, князь великий, их жалую и того избранного Феофила. И велю ему быть в Москву ко мне и к отцу моему духовному, митрополиту Филиппу, чтобы поставить на архиепископство Великого Новгорода и Пскова без всяких задержек, но по старым обычаям, как было то и при отце моем, великом князе Василии, и при деде, и при прадеде моем, и при прежних всех великих князьях, из рода которых и я, из владимирских, и новгородских, и всей Руси». И когда тот посол их Никита Ларионов воротился в Новгород и передал им пожалование великого князя, то многие там бывшие люди знатные, посадники и тысяцкие, и житьи люди очень тому рады были, и Феофил также.
Нѣкотори же от них: посадничи дѣти Исакова Борецкого съ материю своею Марфою[5] и съ прочими инѣми изменьникы, научени дьяволом, иже горшѣе бѣсове быша прелестници на погибель земли своей и себѣ на пагубу, начяша нелѣпая и развращенная глаголати и на вѣче приходщи кричати: «Не хотим за великого князя московского, ни зватися вотчиною его! Волный есьмя Великый Новъгород, а московьский князь великы многи обиды и неправду над нами чинит! Но хотим за короля полского и великого князя литовского за Казимира!»[6]
Некоторые же из них: посадничьи дети Исаака Борецкого с матерью их Марфою и остальными иными изменниками, подученные дьяволом, хуже бесов стали прельстителями на погибель земле своей и себе на пагубу, начали непристойные и соблазнительные речи высказывать и, на вече являясь, кричать: «Не хотим за великого князя московского, и вотчиной зваться его не хотим! Вольные все мы люди — Великий Новгород, а московский князь великий многие обиды и неправды над нами чинит! А хотим за короля польского и великого князя литовского Казимира!»
И тако възмятеся весь град их, и въсколѣбашася, яко пьяни: овии же хотяху за великого князя по старинѣ, к Москвѣ, а друзи — за короля, к Литвѣ. Тѣм же измѣнници начяшя наимовати худых мужиков въ вѣчников, иже на то все готови суть по их же обычаю. И приходящии на вѣче их, и звоняху за все колоколы, и кричаще, глаголаху: «За короля хотим!» И ини их противу им глаголаху: «За великого князя московьского хотимъ по старинѣ, как было преже сего!» И тѣ, наймиты тѣх измѣнников, каменье на тѣх метаху, котори за великого князя хотят. И велико неустроение бяше в них, и меж себе ратахуся, сами на ся въстающе.
И так взволновался весь город их, и всколыхнулись все, как пьяные: те хотели за великого князя по старине, к Москве, а другие — за короля, к Литве. Те же изменники стали нанимать худых мужиков из участников веча, готовых на все, как обычно. И, явясь на вече, звонили они во все колокола и, крича, говорили: «За короля хотим!» Другие же им возражали: «За великого князя московского хотим по старине, как и доселе было!» И те наймиты изменничьи каменья метали в тех, кто за великого князя хотят. И великая смута была у них, и сражались друг с другом, и сами на себя поднялись.
Мнози же от них: старии посадници, и тысячские, и лучшие люди, такоже и житии люди глаголаху к ним: «Нельзѣ, брате, тому тако быти, якоже глаголете за короля нам датися и архиепископа поставити от его митрополита, латинина суща. А изначала отчина есмы тѣх великих князей, от перваго великого князя нашего Рюрика, егоже по своей воли взяла земля наша из варягъ князем себѣ и съ двѣма браты его. По том же правнук его, князь великий Владимеръ, крестися и всѣ земли наши крести: рускую, и нашу словеньскую, и мерскую, и кривичскую, весь, рекше бѣлозерскую, и мурому, и вятичи, и прочая. И от того святаго великаго князя Владимира дажи и до сего господина нашего великого князя Ивана Васильевича за латиною есмя не бывали и архиепископа от них не поставливали себѣ, якоже вы нынѣ хотите ставити от Григория, называющася митрополитом Руси, а ученикъ то Исидоров, сущей латинин».[7]
Многие же из них: прежние посадники, и тысяцкие, и знатные люди, а также и люди житьи говорили им: «Нельзя, братья, тому так быть, как вы говорите: к королю нам перейти и архиепископа поставить от его митрополита, католика. Ведь изначала вотчина мы великих князей русских, от первого великого князя нашего Рюрика, которого по воле своей взяла земля наша из варягов князем себе вместе с двумя его братьями. А после и правнук его, князь великий Владимир, крестился и все земли наши крестил: русскую, и нашу словенскую, и землю мери, и кривичскую, и весь, то есть белозерскую, и муромскую, и вятичей, и остальных. И от святого того великого князя Владимира вплоть до господина нашего великого князя Ивана Васильевича за латинянами мы не бывали и архиепископа от них себе не поставляли, так чего же вы теперь хотите ставить его от Григория, именующего себя митрополитом Руси, хотя он ученик Исидора и католик!»
Тѣ же развратници, якоже и прежни еретици, научени дьяволом, хотяще на своем поставити, а на благочестие дерзнувше, а князю великому не хотяще покоритися, единако въпиаху: «За короля хотим!» А друзии глаголаху: «К Москвѣ хотим, к великому князю Ивану и къ отцю его, митрополиту Филиппу, — в православие!» Злодейци же онии, противници сотворше себе православию, Бога не бояшеся и посол свои послаша къ королю с поминки многими, Панфила Селифонтова да Кирила Иванова,[8] сына Макарьина, глаголюще: «Волни есмы люди, Великий Новъгород, бьем челомъ тебѣ, честному королю, чтобы еси господарю нашему Великому Новугороду и нам господинъ был. И архиепископа вели нам поставити своему митрополиту Григорию, и князя нам дай из своей державы».
Те же отступники, подобно и прежним еретикам, научены были дьяволом, желая на своем поставить, на благочестье дерзнув, и великому князю не желая покориться, единодушно вопили: «За короля хотим!» А другие говорили: «К Москве хотим, к великому князю Ивану и к отцу его духовному, митрополиту Филиппу, — в православие!» Злодеи же те, восставшие на православие, Бога не боясь, послов своих отправили к королю с дарами многими, Панфила Селиванова да Кирилла Иванова, сына Макарьина, говоря: «Мы, вольные люди, Великий Новгород, бьем челом тебе, честной король, чтобы ты государю нашему Великому Новгороду и нам господином стал. И архиепископа повели нам поставить своему митрополиту Григорию, и князя нам дай из твоей державы».
Король же прият дары их с любовию, и рад бывъ речемъ их, и много чтивъ посла их, отпусти к ним съ всѣми с тѣми рѣчми, чего хотѣли, и князя посла к ним Михаила, Олелькова сына, киевьского.[9] Новогородци же прияша его честнѣ, намѣстников же князя великого не сослаша с Городища. А что был у них князь Василий Горбатой, брат суздалских князей,[10] а того послаша в Заволочье, в заставу на Двину.
Король же принял их дары с радостью, и рад был речам их, и, много почтив посла их, отпустил к ним со всеми теми речами, которых услышать они хотели, и князя послал к ним Михаила, Олелькова сына, киевлянина. И приняли его новгородцы с почетом, но наместников великого князя не выгнали с Городища. А бывшего у них князем Василия Горбатого, из суздальских князей, послали того в Заволочье, в заставу на Двину.
Слышавъ же сие князь велики Иван Васильевич, что въ вотчинѣ его, в Великом Новѣгородѣ, взмятение велико, и начат посылати к ним послы своя, глаголя тако: «Отчина моя естя, люди новогородстии, изначала: от дѣд, от прадѣд наших, от великаго князя Владимера, крестившаго землю Рускую, от правнука Рюрикова, первого великого князя в земли вашей. И от того Рюрика да иже и до сего дни знали есте единъ род тѣх великих князей, преже киевских, до великого князя Дмитрея Юрьевича Всеволода Володимерьскаго,[11] а от того великого князя да иже до мене род их, мы владѣем вами, и жалуем вас, и бороним отовселе, а и казнити волны же есмы, коли на нас не по старинѣ смотрите почнете. А за королем никоторым, ни за великим князем литовъским не бывали есте, какъ и земля ваша стала, а нынѣча от християньства отступаете к латинству чрес крестное цѣлование. Яз, князь великий, никоторые силы не чиню над вами, ни тягости не налагаю выше того, какъ было при отци моем, великом князи Василье Васильевиче, и при дѣде моем, и при прадѣде, и при прочих великих князеих рода нашего, но еще и жаловати вас хочю, свою отчину».
Прослышал об этом князь великий Иван Васильевич, что в вотчине его, в Великом Новгороде, смятенье великое, и стал посылать к ним послов своих, говоря так: «Вотчина моя это, люди новгородские, изначала: от дедов, от прадедов наших, от великого князя Владимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрика, первого великого князя в вашей земле. И от того Рюрика и до сегодняшнего дня знали вы единственный род тех великих князей, сначала киевских, и до самого великого князя Дмитрия-Всеволода Юрьевича Владимирского, а от того великого князя и до меня род этот, владеем мы вами, и жалуем вас, и защищаем отовсюду, и казнить вас вольны, коли на нас не по-старому начнете смотреть. А ни за королем никаким, ни за великим князем литовским не бывали вы с тех пор, как земля ваша стала, теперь же стремитесь вы от христианства в католичество, нарушив крестное целование. Я, князь великий, никакого насилья вам не чиню, ни тягот не налагаю сверх того, что были при отце моем, великом князе Василии Васильевиче, и при деде моем, и при прадеде, и при прочих великих князьях рода нашего, да еще и жаловать вас хочу, свою вотчину».
То же слышевше новогородстии людие, бояре их, и посадници, и тысячские, и житии люди, котори не хотяще первого своего обычая и крестнаго цѣлования преступити, ради быша вси сему и правитися хотяще к великому князю по старине.
Слышав же то, новгородские люди, бояре их и посадники, и тысяцкие, и житьи люди, которые не желали прежнего своего обычая и крестного целования преступить, рады были все этому и управляться хотели великим князем по-старому.
А предречени Исаковы дѣти с прочими их поборники и с наймиты, яко възбеснѣшали, яко звѣрии дивии, безчеловеченъ разум имуще, князя великого пословъ рѣчей, такоже и митрополита Филиппа посла, ни слышите не хотяху. Но и еще наимоваху злых тѣх смердовъ, убииць, шилников, и прочих безименитых мужиков, иже скотем подобни суть, ничтоже разума имущих, но точию едино кричание, иже и безсловесная и животъная не сице рычаху, якоже они новогородстии людие, невѣгласи, осподарем зовяху себѣ Великим Новым городомъ.[12] И ти приходяще на вѣче, бьяху в колоколы, и кричах, и лаяху, яко пси, нелѣпая глаголюще: «За короля хотим!»
Но Исаковы дети, о которых было сказано, с прочими своими пособниками и с наймитами своими будто взбесились, точно дикие звери, человеческого разума лишенные, речей послов великого князя, как и посла митрополита Филиппа, и слышать не хотели. И еще нанимали злых этих смердов, убийц, мошенников и прочих безродных мужиков, что подобны скотам, нисколько разума не имеющим, но только один крик, так что и бессловесная скотина не так рычала, как эти новгородские люди, невежды, называя себя «господарем Великим Новгородом». И они приходили на вече, били в колокола, и кричали, и лаялись, точно псы, говоря нелепое: «За короля хотим!»
И таково бѣ възмущение в них, якоже въ Иерусалимѣ бысть, егда предасть его Господь в руцѣ Титовѣ;[13] якоже бо ти тогда, тако и сии меж себе брань творяху.
И такова была смута у них, как в Иерусалиме, когда предал его Господь в руки Тита; и как те тогда, так и эти друг с другом сражались.
Князь же великий, слышев сие, скорбен бысть и потужи си о них немало: «Яко и не въ православье еще быша, от Рюрика и до великого князя Владимера, не отступали за иного осподаря, а от Володимера до иже до сего дне его род знали единъ и правилися всѣм великим князем о всемъ, преже киевским, потом же володимерским, а се уже на послѣдних лѣтех все свое изгубити хотят, от христьаньства к латиньству отступающе. Но что сътворити, не вѣм, но точию положю упование на едином Господѣ Богѣ и многомилостивъ о семъ». И тако възвѣщает о сем отцю своему, митрополиту Филиппу, и матери свои, великой княгини Марьи, и сущим у него бояром его, что поитти на Новгород ратью. Они же, слышав же сие, съвѣтуют ему, упование положив на Бозѣ, исполнити мысль свою над новогородци за их неисправление и отступленье.
Князь же великий, прослышав об этом, впал в скорбь и тужил о них немало: «Когда и не были еще в православии, от Рюрика и до великого князя Владимира, не отходили к другим государям, а от Владимира вплоть до сегодняшнего дня знали один его род и управлялись великим князем во всем, сначала киевским, потом владимирским, а теперь, в последние годы, все свое благочестье хотят погубить, от христианства к католичеству отступая. Но что делать, не ведаю, а возложу всю надежду мою на единого Господа Бога, и будет он милостив ко мне в этом». И возвещает он об этом отцу своему, митрополиту Филиппу, и матери своей, великой княгине Марии, и бывшим при нем боярам его и о том, что хочет идти на Новгород ратью. Они же, услышав это, советуют ему, упованье на Бога возложив, исполнить замышленье свое на новгородцев за их нарушения и отступничество.
Въ той чяс князь великий розослал по всю братью свою и по всѣ епископы земля своея, и по вся князи, и по бояре свои, и воеводы, и по вся воя своя. И яко же вси снидошася к нему, тогда всѣмъ възвѣщает мысль свою, что итти на Новгород ратию, понеже бо во всем измѣнишя.[14] И князь великий благословение приим от митрополита Филиппа, такоже и от всѣх святитель земли своея, и от всего священнаго собора, начат въоружатися итти на них, такоже и братья его, и вси князи его, и бояре, и воеводы, и вся воя его.
И тотчас князь великий послал за всеми братьями своими, и за всеми епископами земли своей, и за всеми князьями, и боярами своими, и воеводами, и за всеми своими воинами. И когда сошлись все к нему, тогда сообщает им замысел свой — идти на Новгород ратью, ибо во всем изменил он. И князь великий, получив благословение от митрополита Филиппа, а также и от всех святителей земли своей, и от всего священного собора, начал готовиться к походу, а также и братья его, и все князья его, и бояре, и воеводы, и все его воины.
К Нову же городу посла грамоты розметные[15] за их неисправление, а во Тфирь посла к великому князю Михаилу,[16] помочи прося на новогородцев же. А къ Пьскову послал дьяка своего Якушку Шачебалцова мая въ 23,[17] на праздникъ Възнесения Господня, глаголя им: «Отчина моя, Велики Новъгород, отступають от мене за короля, и архиепископа своего ставити им у его митрополита Григория, латинина суща. И яз, князь великий, дополна иду на них ратью, а целование к ним сложил есмь. И вы бы, отчина моя псковичи, посадници, и жити люди, и вся земля Псковьская къ брату вашему Новугороду цѣлованье сложили бы есте и поидите на них ратью с моимъ воеводою, княземъ Феодором Юрьевичем Шуйскымъ или съ его сыном, княземъ Васильемъ».[18]
В Новгород же послал князь грамоты разметные за неисправление новгородцев, а в Тверь послал к великому князю Михаилу, помощи прося на тех новгородцев. А в Псков послал дьяка своего Якушку Шачебальцева мая в двадцать третий день, на праздник Вознесения Господня, веля сказать им: «Вотчина моя, Великий Новгород, отходит от меня за короля, и архиепископа своего ставить желают у его митрополита Григория, католика. И потому я, князь великий, иду на них всею ратью, а целование свое к ним я с себя слагаю. И вы бы, вотчина моя, псковичи, посадники, и житьи люди, и вся земля Псковская, договоры с братом вашим, Новгородом, отменили и пошли б на них ратью с моим воеводой, с князем Федором Юрьевичем Шуйским или с его сыном, с князем Василием».
В 31 же день мѣсяца майя, в пятокъ, послал князь великый Бориса Слѣпца[19] к Вяткѣ, веля им быти на Двиньскую землю ратью же. А к Василью Феодоровичю къ Бразьцю[20] посла на Устюгъ, чтобы с устюжаны на Двину же ратью пошел, а зжидалъ бы ся с Борисом да с вятчяны.
В тридцать первый день мая, в пятницу, послал князь великий Бориса Слепца к вятчанам, веля им всем идти на Двинскую землю ратью же. А к Василью Федоровичу к Образцу послал на Устюг, чтобы и он с устюжанами на Двину ратью пошел и соединился бы с Борисом да с вятчанами.
Мѣсяца же иуния въ 6, в четверток, на Троецкой недели, отпустил князь великий с Москвы воевод своих, князя Данила Дмитреевича Холмовского да Феодора Давыдовича[21] съ многим воинством, с ними же и князя Юрья Васильевича[22] и князя Бориса Васильевича,[23] дѣти боярские многи. А велѣл тѣм князь велики итти к Русѣ.[24]
Месяца же июня в шестой день, в четверг, на Троицу, отпустил князь великий из Москвы воевод своих, князя Даниила Дмитриевича Холмского да Федора Давыдовича со многим воинством, а с ними и князя Юрия Васильевича, и князя Бориса Васильевича, и детей боярских многих. А велел всем им князь идти к Руссе.
А въ 13 того же мѣсяца, в четверток, отпустил князь велики князя Ивана Васильевича Оболенского Стригу со многими вои, да с ним князей царевичевых Даньяровых со многими татары.[25] А велѣл тѣм итти на Волочек да по Мьстѣй.[26]
А на тринадцатый день того же месяца, в четверг, отпустил князь великий князя Ивана Васильевича Оболенского Стригу со многими воинами, да с ним и князей царевича Даньяра со многими татарами. И велел им идти на Волочек да по Мсте.
По сем же князь велики начат по церквам молебная свершати и милостыню многу расылати по земли своей и по церквам, и монастырем, священиком, и черноризцем, и нищим. В соборную же церковь пречистыя владычще нашеа Богородица приснодѣвы Мария князь велики, вшед къ чюдотворнѣй икони пречистыя Богородица Владимерьския и многа моления съверши и слезы доволнии излия, такоже и пред образом Пречистыа чюдотворныя, юже сам чюдотворець Петръ[27] написал. По сем же приходить къ гробу, иже въ святых отца нашего Петра митрополита чюдотворца, молебьна съвершая и слезы изливая, прося помощи и заступленья, такоже и у прочих святителей, в той же церкви лежащих, преосвященных митрополит Фегнаста, и Киприана, и Фотия, и Ионы,[28] помолився.
А после этого князь великий начал по церквам молебны совершать и милостыню большую раздавать в земле своей — и по церквам и по монастырям, священникам и монахам, и нищим. В соборной же церкви пресвятой владычицы нашей Богородицы приснодевы Марии князь великий, подойдя к чудотворной иконе пречистой Богородицы Владимирской, многие молитвы принес и слезы во множестве пролил, также и перед чудотворным образом Пречистой, который сам чудотворец Петр написал. После же этого подошел к гробнице святого отца нашего Петра-митрополита чудотворца, молебен совершая и слезы проливая, прося помощи и заступничества, также и остальным святителям, в той же церкви погребенным, преосвященным митрополитам Феогносту, и Киприану, и Фотию, и Ионе, помолился.
И исшед оттуду, приходить в монастырь архааггела Михаила честнаго его чюда, и вшед въ церковь его, молебная совершает, призывая на помощь того воеводу небесных сил съ многим умилением. И паки входит в той же церкви въ придѣлъ Благовѣщеньа Богородици, идѣже бяху цѣлбоносный гробъ, в немь же лежаху чюдотворныя мощи, иже въ святых отца нашего Алексѣа митрополита, рускаго чюдотворца, и тамо такоже помолися съ многими слезами.
И, выйдя оттуда, приходит в монастырь архангела Михаила, честного его чуда, и, войдя в церковь его, молебны совершает, призывая на помощь этого воеводу небесных сил с великим умилением. И снова входит в той же церкви в придел Благовещения Богородицы, где стоял исцеляющий гроб, в котором лежат чудотворные мощи святого отца нашего Алексея-митрополита, русского чудотворца, и там также помолился со многими слезами.
И потом паки приходить въ церковъ архистратига Михаила, честнаго собора его и прочих бесплотных, и такоже моления совершает, прося помощи и заступленья от них. Приходит же паки в той же церкви къ гробомъ прародитель своих, лежащих ту великих князей володимерских и новогородцих и всея Руси, от великаго князя Ивана Даниловича[29] и до отца его, великаго князя Василья, моля их и глаголя: «Аще духом далече есте отсюду, но молитвою помозите ми на отступающих православья державы вашея».
И потом снова приходит в церковь архистратига Михаила, священного сонма его и прочих бесплотных, и также моленья совершает, прося у них помощи и заступничества. Приходит далее в той же церкви к гробницам прародителей своих, погребенных тут великих князей владимирских, и новгородских, и всея Руси, от великого князя Ивана Даниловича и до отца своего, великого князя Василия, молясь им и говоря: «Хоть духом отсюда вы и далеко, но молитвой помогите мне против отступников от правой веры в державе вашей».
И оттолѣ исшед, обходит вся съборныя церкви и манастыря, повсюду молебная съвершаа и милостыня доволно подавая. По сем же паки приходит и къ отцю своему Филиппу, митрополиту всея Руси, прося благословения и прощенья. Святитель же огражает его крестом, и молитвою въоружает его, и благославляет его на противныя и вся воя его, якоже Самоил Давыда на Гольяда.[30]
И, выйдя оттуда, обходит все соборные церкви и монастыри, повсюду молебны совершая и милостыни обильные подавая. После этого приходит к отцу своему Филиппу, митрополиту всея Руси, прося благословения и отпущения грехов. Святитель же ограждает его крестом, и молитвой вооружает его, и благословляет его и всех его воинов на врагов, как Самуил Давида на Голиафа.
Князь же велики Иван Васильевич, приим благословение от отца своего митрополита Филиппа и от всѣх епископъ земля своей и от всѣх священник, исходит с Мосъквы того же мѣсяца иуния въ 20, в четверток, на память святого отца Мефодья епископа паторомска, а с ним царевич Данияръ и прочии вои великаго князя, князи его мнози и вси воеводы, съ многою силою въоружився на противныя, якоже преже прадѣд его благовѣрный велики князь Дмитрей Иванович на безбожнаго Мамая и на богомерзкое тое воиньство татарьское, такоже и сей благовѣрный и велики князь Иоан на сих отступник.
Князь же великий Иван Васильевич, приняв благословение отца своего митрополита Филиппа и всех епископов державы своей и всех священников, выходит из Москвы того же месяца июня двадцатого, в четверг, в день памяти святого отца Мефодия, епископа патарского, и с ним царевич Даньяр и прочие воины великого князя, князья его многие и все воеводы, с большими силами собравшиеся на противников, — подобно тому, как прежде прадед его, благоверный великий князь Дмитрий Иванович, на безбожного Мамая и на богомерзкое его воинство татарское, так же и этот благоверный и великий князь Иван на этих отступников.
Аще бо християне нарицахуся, а дѣла их бяху горѣе невѣрных, всегда бо измѣняху крестное целованье, преступающе, но и горѣе того начяша бѣситися, якоже преже написах: пятсот бо лѣтъ и 4 въ крещении быша за великими князи рускими православными, нынѣ же на послѣднее время, за 20 лѣт до скончания седмыя тысящи,[31] въсхотѣша отступити за латиньского короля, и архиепископа своего въсхотѣша поставити от его митрополита Григорьа латынина; а князю великому много о сем посылающу к нимъ остатися от таковаго начинания. Такоже и митрополит Филип посылаше к ним, наказающе их, яко отець чада своя, по Господню словеси, еже рече въ Еуагельн: «Аще съгрѣшит к тебѣ брат твой, шед обличи его пред собою и тѣм единемъ; и аще послушает тебя, приобрѣлъ еси брата твоего; аще ли тебе не послушаетъ, поими с собою два или три, предусты бо двоих или трех свѣдѣтель станет всяк глаголъ. Аще ли и тѣх не послушает, повѣжь церкви; аще ли о церкви не радити почнет, буди ти, якоже иноязычникъ и мытарь».[32] Си же паки людие новогородстии о всем о том не внимаху, но свое зломыслие творяху; то не горѣе ли си иновѣрныхъ? Невѣрнии бо изначала не знаху Бога, ни научишася ни от кого же православию, перваго своего обычая идолопоклония держахся, а си многа лѣта бывши въ християнства и на конець нача отступати к латынству. И тако поиде на них князь великий не яко на христиан, но яко на иноязычникъ и на отступникъ православья.[33]
Ибо хотя и христианами назывались они, по делам своим были хуже неверных; всегда изменяли они крестному целованию, преступая его, но и хуже того стали сходить с ума, как уже прежде написал: ибо пятьсот лет и четыре года после крещения были под властью великих князей русских православных, теперь же, в последнее время, за двадцать лет до окончания седьмой тысячи лет, захотели отойти к католическому королю, и архиепископа своего поставить от его митрополита Григория, католика, хотя князь великий посылал к ним, чтобы отказались от такого замысла. Также и митрополит Филипп не раз предостерегал их, поучая, будто отец детей своих, по Господню слову, как сказано в Евангелии: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; и если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою двух или трех, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое твое слово. Если же и тех не послушает, скажи церкви; если же и церкви слушать не станет, то да будет он тебе, как язычник и мытарь». Но нет, люди новгородские всему тому не внимали, но свое зломыслие учиняли; так не хуже ли они иноверных? Ведь неверные никогда не знали Бога, не получили ни от кого правой веры, прежних своих обычаев идолопоклонства держась, эти же долгие годы пребывали в христианстве и под конец стали отступать в католичество. Вот и пошел на них князь великий не как на христиан, но как на язычников и на отступников от правой веры.
Поиде же князь великий на Рождество Предотече на Волокъ. Такоже и братия великого князя поидоша кийждо их от себе: князь Юрья Васильевичь из своея отчины, а князь Андрѣй Васильевич из своея отчины, а князь Борис Васильевич из своея отчины, князь Михайло Андрѣевич с сыном Васильем[34] из своея вотчины. А на Москвѣ князь великий оставил сына своего, великого князя Ивана, да брата его князя Андрѣя Меньшего.[35]
Пришел же князь великий на Волок в день Рождества Иоанна Предтечи. Также и братья великого князя пошли каждый от себя: князь Юрий Васильевич из своей вотчины, князь Андрей Васильевич из своей вотчины, князь Борис Васильевич из своей вотчины, князь Михаил Андреевич с сыном Василием из своей вотчины. А в Москве оставил князь великий сына своего, великого князя Ивана, да брата своего, князя Андрея Меньшого.
На Петровъ день[36] прииде князь великий в Торжек:[37] приидоша же к нему в Торжекъ воеводы великого князя тфѣрьскаго, князь Юрья Андрѣевичь Дорогобужский[38] да Иванъ Микитинъ Жито,[39] со многими людми на помочь на новогородецъ же; а з Пскова прииде к великому князю в Торжекъ же посол Василей да Богдан съ Якушкою с Шачобалцовым, а присланы с тѣмъ, что цѣлование к Новугороду сложили, сами готови всѣ. Князь же великий с Торжку посла к нимъ Богдана, а с нимъ Козму Коробьина,[40] чтоб не мочтая пошли к Новугороду, а Василья от себе не отпустил; и ис Торжку поиде князь великий.
На Петров день пришел князь великий в Торжок, и подошли к нему в Торжок воеводы великого князя тверского, князь Юрий Андреевич Дорогобужский да Иван Никитич Жито, со многими людьми для помощи на новгородцев же; а из Пскова в тот же Торжок пришел к великому князю посол Василий да Богдан с Якушкой с Шачебальцевым, а присланы известить, что от присяги Новгороду отказались и сами готовы все. Князь же великий из Торжка послал к ним Богдана, а с ним Козьму Коробьина, чтобы немедля пошли на Новгород, а Василия от себя не отпустил; и из Торжка пошел князь великий.
Братья же великого князя всѣ со многими людми, кийждо нз своея отчины, поидоша розными дорогами к Новугороду, плѣнующе и жгуще и люди въ плѣнъ ведуіде; такоже и князя великого воеводы та же творяху, кийждо на кое мѣсто посланъ. Прежепосланны их воеводы великого князя, князь Данило Дмитреевич Холмъвский и Феодоръ Давыдович, идуще по новъгородцким мѣстом, идѣже повелѣно им бяше, и распустиша воя своя на многия мѣста жещи и плѣнити и в полон вести и казннти без милости за их неисправление ко своему государю великому князю. Дошедшим же воеводамъ тѣмъ до Русы, поплѣниша и пожгоша мѣсто то; и пленивъ то и пожегъ, поидоша близ к Новугороду к рецѣ к Шелонѣ. И якоже приидоша на мѣсто, нарицаемое Коростыня,[41] а у езера Илмяня на брезѣ, и внезаапу паки прииде на них безвѣстно по езеру рать в судѣх от Новагорода и из судъ вышед, приидоша таемъ под станы их, а им в то время оплошившимся. Сторожи же воевод великого князя, видѣвши их, возвестиша воеводамъ, они же в той час въоружившеся, поидоша противу их и многих избиша, а иных руками изнимаша; тѣмъ же изнимаемым самимъ межи себе повелѣша носы, и губы, и уши рѣзати, и отпущати их назад к Новугороду,[42] а доспѣхи их, снимающе, в воду метаху, а ини огню предаша, не бяху бо имъ требѣ, но своими доспѣхи всѣ доволни бяху.
Братья же великого князя все со многими людьми, каждый из своей вотчины, пошли разными дорогами к Новгороду, пленяя, и пожигая, и людей в полон уводя; также и князя великого воеводы то же творили, каждый там, на какое место был послан. Ранее посланные же воеводы великого князя, князь Данило Дмитриевич Холмский и Федор Давыдович, идя по новгородским пределам, где им приказано было, распустили воинов своих в разные стороны жечь, и пленить, и в полон вести, и казнить без милости жителей за их неповиновение своему государю великому князю. Когда же дошли воеводы те до Руссы, захватили и пожгли они город; захватив полон и спалив все вокруг, направились к Новгороду, к реке Шелони. Когда же пришли они к месту, называемому Коростыней, у озера Ильменя на берегу, напала на них неожиданно по озеру рать новгородская в ладьях, которая, на берег выйдя, тайком подошла под их лагерь, так что они оплошали. Стража воевод великого князя, увидев врагов, сообщила воеводам, те же, тотчас вооружась, пошли против них и многих побили, а иных захватили в плен; тем же пленным велели друг другу носы, и губы, и уши резать и потом отпустили их обратно в Новгород, а доспехи, отобрав, в воду побросали, а другие огню предали, потому что не были им нужны, ибо своих доспехов всяких довольно было.
И оттоле паки возвратишася к Русѣ в той же день, оже в Русѣ иная рать пѣшая, множае первыи и сугубѣйшии, а пришли рѣкою же в судѣх Полою[43] именемъ. Воеводы же великого князя и на тѣх пришед и побиша их, и посла к великому князю с тою вѣстью Замытского Тимофѣя, а пригонил к великому князю иуля въ 9 день на Коломну озеро; а сами воеводы от Русы поидоша к Дѣмону[44] городку. Князь великий посла к нимъ, веля им итти за рѣку Шолону сниматися со псковичи. А под Дѣмономъ велѣл стояти князю Михаилу Андрѣевичю с сыномъ княземъ Васильемъ и со всѣми вои своими.
И оттуда вновь возвратились к Руссе в тот же день, а в Руссе уже другое войско пешее, еще больше прежнего вдвое; и пришли те в судах рекою под названием Пола. Воеводы же великого князя, и на тех пойдя, разбили их и послали к великому князю с вестью Тимофея Замытского, а примчался он к великому князю июля в девятый день на Коломну-озеро; сами же воеводы от Руссы пошли к Демону-городку. Князь же великий послал к ним, веля идти за реку Шелонь на соединение с псковичами. Под Демоном же велел стоять князю Михаилу Андреевичу с сыном его князем Василием и со всеми воинами его.
А воеводы великого князя поидоша к Шолонѣ, и яко пришедшим имъ к берегу рѣки тоя, идѣже брести чрез ея, оже в ту же пору прииде ту рать новгородская противу их з другия страны, от града своего, к той же рѣцѣ Шолонѣ, многое множество, яко и ужаснутися полком великого князя, понеже бо в малѣ бѣху, всѣ бо вои сущии под ними, не вѣдуще того, плѣняху мѣста их и окрестъ Новагорода.
А воеводы великого князя пошли к Шелони, и как подошли они к берегу реки той, там, где можно перейти ее вброд, в ту же пору вышла рать новгородская против них с другой стороны, от города своего, к той же реке Шелони, многое множество, так что ужаснулись воины великого князя, потому что мало их было — все воины княжеские, не зная этого, покоряли места окрест Новгорода.
А новгородцкие посадники и тысяцкие, и с купци, и з жити люди, и мастеры всякие, спроста рещи, плотници и гоньчары и прочии, котории родився на лошади не бывали и на мысли которым того не бывало, что руки подняти противу великого князя, — всѣх тѣх измѣнници они силою выгнаша, а которым бо не хотѣти поити къ бою тому, и они сами тѣх разграбляху и избиваху, а иных в рѣку Волховъ меташа; сами бо глаголаху, яко было их сорок тысяч на бою том.
А новгородские посадники, и тысяцкие, и с купцами, и с житьими людьми, и мастера всякие или, проще сказать, плотники и гончары, и прочие, которые отродясь на лошади не сидели и в мыслях у которых того не бывало, чтобы руку поднять на великого князя, — всех их те изменники силой погнали, а кто не желал выходить на бой, тех они сами грабили и убивали, а иных в реку Волхов бросали; сами они говорили, что было их сорок тысяч в том бою.
Воеводы же великого князя, аще и вмалѣ бѣста — глаголють бо бывши тамо, яко с пять тысяч их толико бѣ, — но видѣвше многое множество вои их и положи упование на Господа Бога и пречистую его Матерь и на правду своего осподаря великого князя, поидоша напрасно противу их, яко лвы рикающе, чрес рѣку ону великую, ея же сами новогородци глаголють, никогда тамо броду имуще, а си, не пытающе брода, вси цѣли и здрави преидошя ея. Видѣвше же се, новогородци устрашишася зѣло, възмутишяся и восколѣбашеся, яко пьяни, а си пришед на них начяшя преже стреляти их, и возмутишяся кони их под ними, начяша съ себе бити их, и тако въскоре побегошя, гоними гнѣвом Божьим за свою их неправду и за отступление не токмо от своего осподаря, но и от самого Господа и Бога.
Воеводы же великого князя, хоть и в малом числе (говорят бывшие там, что только пять тысяч их было), увидев большое войско тех и возложив надежду на Господа Бога и пречистую Матерь его и на правоту своего государя великого князя, пошли стремительно на них, как львы рыкая, через реку ту широкую, на которой в том месте, как сами новгородцы говорят, никогда брода не было; а эти и без брода все целые и здоровые ее перешли. Увидев это, новгородцы устрашились сильно, взволновались и зашатались, как пьяные, а наши, дойдя до них, стали первыми стрелять в них, и взволновались кони под теми, и начали с себя сбрасывать их, и так скоро побежали они, гонимые гневом Божьим за свою неправду и за отступление не только от своего государя, но и от самого Господа Бога.
Полцы же великого князя погнаша по них, колюще и секуще их, а они и сами бѣжаша, друг друга бьюще, кои с кого мога. Избиено же бысть их тогда многое множество, самим бо глаголющим, яко дванадесять тысущь изгибе их на боех тѣх, а изима их руками боле двою тысяч; изнимани же посадници их: Васили Казимеръ,[45] Дьмитрей Исаковъ Борецькой, Кузма Григорьевъ,[46] Яковъ Федоровъ,[47] Матфѣй Селезеневъ, Васили Селезеневъ — два сестричича Казимеровы,[48] Павелъ Телятевъ,[49] Кузму Грузова,[50] а житьих множество. Сбысться на нихъ пророчское слово реченное: «Яко пять вас поженет сто, а сто двигнета тмы». Бѣжащим же им на долзѣй, и кони их отдохшяся, и начаша рѣятися с них долов и въ воды, и въ болота, и в лѣсы, ослѣпи бо я Господь, не знаяху бо земли своей, ниже пути ко граду своему, от него же приидошя, но блудяху по лѣсомъ, и гдѣ выходящим имъ из лѣса, и тако имаху ихъ ратнии, а инии ранени блудяще и по лѣсомъ изомроша, а инии в водах истопоша; а котории с конь не сметашася, тѣх кони их принесоша къ граду, яко пьяных или спящих, а инии в оторопѣ и град свой пробѣгоша, мняще, яко и град их взят уже, възмятоша бо ся и въсколебашася, яко пьяни, и вся мудрость их поглощена бысть. А вои великого князя гонили по них дванадесят верстъ, и тако възвратишася от великия тоя истомы.
Полки же великого князя погнали их, коля и рубя, а они и сами в бегстве друг друга били, кто кого мог. Побито же их было тогда многое множество, — сами они говорят, что двенадцать тысяч их погибло в тех боях, а схватили живьем более двух тысяч; схвачены и посадники их: Василий Казимир, Дмитрий Исакович Борецкий, Кузьма Григорьев, Яков Федоров, Матвей Селезнев, Василий Селезнев — два племянника Казимира, Павел Телятев, Кузьма Грузов, а житьих множество. Сбылось на них пророческое слово: «Пятеро ваших погонит сотню, а сотня потеснит тысячи». Так долго они бежали, что и кони их запалились, и стали падать с коней в воды, и в болота, и в чащобу, ибо ослепил их Господь, не узнали уже и земли своей, даже дороги к городу своему, из которого вышли, но блуждали по лесам, а как где-нибудь они выходили из леса, так хватали их ратники, а некоторые, израненные, блуждая в лесах, поумирали, а другие в воде утонули; которые же с коней не свалились, тех кони их принесли к городу, будто пьяных или сонных, но иные из них второпях и город свой проскакали, думая, что и город взят уже; ибо взволновались и зашатались, будто пьяные, и ума лишились. А воины великого князя гнали их двадцать верст, а потом возвратились в великой усталости.
Воеводы же князя великого, князь Данило и Феодоръ Давыдович, ставьше на костех, сождашяся с воиньством своим и видѣша воя своя всѣх здравых и благодариша Бога и пречистую его Матерь и всѣх святыхъ. И начаша воеводы глаголати поиманым у них новгородцем: «Что ради вы с толиким множеством вои своихъ ни мала постоясте, и видяще малое наше воинство?» Они же рекоша к ним: «Мы бо видѣхом вас бесчисленое множество, грядущее на нас, не токмо противу и нас идущи, но еще инные полки видѣхом, в тыл по нас пришедших, знамена же имут жолты и болшие стяги и скипетры, и говоръ людцки мног и топот коньский страшен, и тако ужас нападе на ны,[51] и страх обьят ны, и приятъ нас трепет». Бысть же бо сие иуля въ 14 в недѣлю по рану, на память святаго апостола Акилы.
Воеводы же князя великого, князь Даниил и Федор Давыдович, став на костях, дождались воинства своего и увидели воинов своих всех здоровыми, и благодарили Бога, и пречистую его Богоматерь, и всех святых. И стали воеводы говорить схваченным ими новгородцам: «Отчего вы с таким множеством воинов своих сразу бежали, увидев малое наше войско?» Те же ответили им: «Потому что мы видели вас бесконечное множество, идущих на нас, и не только идущих на нас, но еще и другие полки видели, в тыл нам зашедшие, знамена у них желтые и большие стяги и скипетры, и говор людской громкий, и топот конский страшный, и так ужас напал на нас, и страх объял нас, и поразил нас трепет». Было же это июля четырнадцатого в воскресенье рано, в день святого апостола Акилы.
Вои же князя великого и после бою того воевали много посады новгородские и до немецкого рубежа по рѣку Нерову,[52] и великое мѣсто, зовомое Новое Село, поплениша и пожгошя. Воеводы же великого князя, мало отдохнувъ по бою том и съждався съ своими, послашя к великому князю Замятню[53] с тою вѣстию, что поможе имъ Богъ, рать новогородцкую побили. Он же прогонилъ к великому князю въ Яжолбици того же мѣсяца въ 18 день, и бысть радость велика великому князю и братьи его и всему воиньству их, бѣ бо тогда у великого князя и царевич Даньяръ, и братья его, благовѣрнии князи Юрьи, и Адрѣй, и Борисъ, и боаре их, и все воиньство их. И тогда обещася князь велики поставити на Москвѣ церковь святого апостола Акилу, еже и бысть, а воеводы, князь Данило и Федоръ, другую церковь, Воскресение.
Воины же князя великого и после боя того сражались часто по посадам новгородским вплоть до немецкой границы по реке Нарве, и большой город, называемый Новым Селом, захватили и сожгли. А воеводы великого князя, чуть отдохнув после боя того и дождавшись своих, послали к великому князю Замятию с той вестью, что помог им Бог — рать новгородскую разбили. И тот примчался к великому князю в Яжелбицы того же месяца в восемнадцатый день, и была радость великая великому князю и братьям его, и всему войску их, ибо был тогда у великого князя и царевич Даньяр, и братья великого князя, благоверные князья Юрий, и Андрей, и Борис, и бояре их, и все войско их. И тогда дал обет князь великий поставить в Москве церковь памяти святого апостола Акилы, что и исполнил, а воеводы, князь Даниил и Федор, другую церковь — в честь Воскресения.
А в ту же пору был у великого князя из Новагорода от нареченнаго арьхиепископа и от всего Новагорода Лука Климентьев[54] о опасѣ; князь велики дасть им опас и отпусти того с селищь противу Дѣмона; а князю Михаилу Ондрѣевичю и сыну его князю Василью воеводы новогородцкие, кои седѣли в городѣ Дѣмону, добили челом и предашяся на том, что их головами выпустити, а о ином ни о чем не стояти; а из города дали окупа сто рублев новогородцкую.[55]
А в ту же пору был у великого князя из Новгорода от избранного архиепископа и от всего Новгорода Лука Клементьев за охранной грамотой; князь же великий дал им охранный лист и отпустил его из сел возле Демона; а князю Михаилу Андреевичу и сыну его князю Василию воеводы новгородские, которые были осаждены в городке Демоне, били челом и сдались с тем, что их живыми выпустят, а за другое что не держались; а с города дали выкупа сто рублей новгородских.
А от пьскович приде к великому князю в Ыгнатичи с Кузмою с Коробьиным посадникъ Никита[56] с тѣмъ, что пьсковичи со всею землею своею вышли на его служьбу, своего осподаря, с воеводою князем Васильемъ Федоровичем, а идучи, начяшя новогородцкие мѣста грабити и жечи, и людие сѣчи, и, в хоромы запирая, жечи. Князь же велики послал к ним Савастьяна Кушелева[57] да первого посла их Василья с ним с Полы с рѣки.
А от псковичей пришел к великому князю в Игнатичи с Кузьмою с Коробьиным посадник Никита с тем, что псковичи всею землею своею вышли на его службу, своего государя, с воеводой князем Василием Федоровичем, и по дороге стали новгородские поселения грабить и жечь, и людей сечь, и в дома запирая, жечь. Князь же великий послал к ним Севастьяна Кушелева да прежнего посла их Василия с ним от Полы-реки.
Мѣсяца того же въ 24 день, на память святых великомученик Бориса и Глѣба, прииде князь велики в Русу, и туто повелѣл казнити главною казнью новогородцких посадниковъ[58] за их измѣну и за отступление: Дмитрея Исакова Борецьского, да Василья Селезнева, да Ерѣмеа Сухощека, да Киприана Арзубьева; а иных многих посла на Москву да велѣл их вметати в тюрму, а мѣлких людей велѣлъ люди отпущати к Новугороду, а Василья Казимира, да Кузму Григориева, да Якова Федорова, да Матфѣя Селезенева, да Кузму Грузова, да Федота Базина велѣлъ отвести на Коломну[59] да поковати их. А самъ поиде оттуду к Ильмерю озеру на усть Шелоны, и приде ту на мѣсто, зовомое Межуберегъ и Коростынь, въ 27 в суботу.
Месяца того же на двадцать четвертый день, на память святых великомучеников Бориса и Глеба, пришел князь великий в Руссу, и тут повелел казнить отсеченьем головы новгородских посадников за их измену и за отступничество: Дмитрия Исаковича Борецкого, да Василия Селезнева, да Еремея Сухощека, да Киприана Арзубьева; а иных многих сослал в Москву да велел их бросить в тюрьму, а незнатных людей велел отпускать в Новгород, а Василия Казимира, да Кузьму Григорьева, да Якова Федорова, да Матвея Селезнева, да Кузьму Грузова, да Федота Базина велел отвезти на Коломну да заковать их. А сам пошел оттуда на Ильмень-озеро к устью Шелони и пришел там на место, называемое Межбережье и Коростынь, двадцать седьмого в субботу.
А в той же день был бой воеводам великого князя съ двиняны, Василью Федоровичю Образцу, а с ним устюжанеи и прочии вои, да Борису Слѣпцю, а с ним вятчане, а бой имъ был на Двинѣ[60] со княземъ Васильемъ Шуйскимъ, а с ним заволочие всѣ и двиняне. Было же с ним рати 12 тысяч, а с великого князя воеводами было рати 4 тысячи без 30 человѣкъ. Бысть же бой им вышед ис суд обои пѣши, и начяша ся бити о третьемъ часѣ дне того, биша же ся и до захожения солнечнаго, и за руки емлющеся сѣчахуся, и знамя у двинянъ выбишя, а трех знаменщиковъ под нимъ убишя: убили бо первого, но и другой подхватилъ, и того убили, ино и третей взял, убивше же третьего, и знаме взяша. И тако двиняне възмятошяся, и уже к вечеру одолѣша полкы великого князя и избишя множество двинян и заволочян, а ини истопошя, а князь их ранен кинувся в лодку, убѣже на Колмогоры,[61] многих же руками изнимаша, потомь же и градки их поимашя, и приведоша всю землю ту за великого князя. Убиша же тогда князя великаго рати 50 вятчянинов да устюжанина одного, да Борисова человѣка Слѣпцева Мигуна, а прочии вси Богомъ сохранени быша.
И в тот же день был бой у воевод великого князя с двинянами, у Василия Федоровича Образца, а вместе с ним были устюжане и прочие воины, да у Бориса Слепца, а вместе с ним вятчане, бой у них был на Двине с князем Василием Шуйским, а с ним вместе были заволочане все и двиняне. Было же с ним рати двенадцать тысяч, а с воеводами великого князя было рати четыре тысячи без тридцати человек. Бой же случился на берегу; выйдя из лодок, начали биться пешими в третьем часу дня того, и бились до захода солнечного, и, за руки хватая, рубились, и знамя у двинян выбили, а трех знаменосцев под ним убили: убили первого, так другой подхватил, и того убили, так третий взял, убив же третьего, и знамя захватили. И тогда двиняне взволновались, и уже к вечеру одолели полки великого князя и перебили множество двинян и заволочан, а некоторые потонули, князь же их раненый бросился в лодку и бежал в Холмогоры; многих же в плен взяли, а потом и селения их захватили, и возвратили всю землю ту великому князю. Убили же тогда князя великого рати пятьдесят вятчан, да устюжанина одного, да человека Бориса Слепца, по имени Мигуна, а прочие все Богом сохранены были.
О нареченем Феофилѣ и о новогородцех, како приидоша к великому князю бити челом. А в той же день на усть Шолоны в судѣх озером Ильменем нареченный Феофилъ с посадники и с тысяцскими и съ житьими людьми со всѣх конецъ, и начяшя преже бити челом княземъ и бояромъ, и воеводам великого князя, чтобы печаловалися братьи великого князя, а они бы печаловалися брату своему великому князю, да и сами бы бояре печаловалися. Бояре же пришед с ними, бишя челом братьи великого князя, братья же великого князя, князь Юрьи, князь Андрѣй, князь Борис и князь Михайло Ондрѣевич съ сыномъ и бояре их биша за них челомъ великому князю. Князь же велики их дѣля пожаловал, велѣл тому нареченному черньцю Феофилу, и посадником, и тысячким, и прочим быти к себѣ на очи. Они же вшед к великому князю и начяша бити челом о своем преступлении и что руку противу его подняли, чтобы пожаловал осподарь, смиловался над ними, възвратил бы гнѣвъ свой не их ради челомъ битьа, но свое бо благосердие показал и согрѣшающимъ, не вѣлѣл бы боле того казнити, и грабити, и жещи, и плѣнити. Милосердовав же, князь великий показа к ним милость свою и прият челобитье их, утоли гнѣвъ свой, и в той часъ повелѣ престати жечи и плѣнити, плѣн, которой туто есть, отпустити, а которай отслан и отведенъ, и тѣх отдати.
О нареченном Феофиле и о новгородцах, как пришли они к великому князю бить челом. В тот же день пришли на устье Шелони в лодках озером Ильменем нареченный Феофил с посадниками, и с тысяцкими, и с житьими людьми от всех городских концов, и начали прежде бить челом князьям, и боярам, и воеводам великого князя, чтобы заступились перед братьями великого князя, а те бы заступились перед братом своим, великим князем, да и сами бы бояре заступились. Бояре же пошли вместе с ними и били челом братьям великого князя, братья же великого князя, князь Юрий, князь Андрей, князь Борис и князь Михайло Андреевич с сыном и бояре их били за них челом великому князю. Князь же великий ради них новгородцев пожаловал, велел тому нареченному чернецу Феофилу, и посадникам, и тысяцким, и прочим явиться пред его очи. Те же, войдя к великому князю, начали бить челом за свое преступление и за то, что руку против него подняли, — чтоб государь их пожалел, смилостивился над ними, прекратил бы гнев свой не ради их челобитья, но свою доброту показал бы к согрешающим, не велел бы больше казнить, и грабить, и жечь, и пленить. Смилостивившись, князь великий явил им милость свою и принял челобитье их, усмирил гнев свой, и тотчас повелел прекратить жечь и пленять их, и пленных, тут бывших, повелел отпустить, а каких уже отослал и увел, — и тех вернуть.
А добиша челомъ великому князю 16 тысяч сребра новгородцкых рублевъ[62] опрочѣ и братьи великого князя, и князей, и прочихъ: бояр, и воевод, и прочих всѣх, котори не печаловалися о них; а земля их вся пленѣна и пожжена, и до моря,[63] не токмо бѣ тѣ, кои были с великим князем и з братьею его, но из всѣх земель их пѣшою ратью ходил на них, а Псковская вся земля от себе их же воевали; не бывала на них такова война, как земля их стала.
А били челом великому князю шестнадцатью тысячами серебром в новгородских рублях, кроме братьев великого князя и князей и прочих: бояр, и воевод, и всех остальных, которые ходатайствовали за них; а земля их вся пленена и сожжена до самого моря, ибо не только те были, которые с великим князем и с братьями его, но и со всех сторон пешею ратью ходили на них, и Псковская земля от себя их завоевывала. Не бывало на них такого нашествия с тех пор, как и земля их стоит.
О псковичех. А что послал Севастьяна Кушелева князь великий против псковичь, и тот срѣтил их за Порховымъ,[64] а они идут от своего городка от Дубскова,[65] взялъ из него 6 пушокъ, к Порхову. Савастьянъ же сказа имъ великого князя здравие да и побѣду на новгородци, а имъ велѣлъ князь великий борзѣе поити к Новугороду. Псковичи же ис-под Порхова отпустиша Савастьяна к великому князю, а с ним послы своя, Козму Сысоева[66] да Стефана Афонасьева Винкова,[67] а сами поидоша со всею силою своею к Новугороду. И не дошед Новагорода за 20 верстъ, стали у Спаса на Милцѣй, а Совостьянъ с тѣми послы с псковскими, с Кузмою да Стефаном, приидоша к великому князю на усть Шолоны иуля въ 30 на заговѣние на Оспожинѣ, а князь Василей Феодорович Шуйской, воевода пьсковский, с посадники и прочими и с лутчими людми послѣ пословъ своих приидоша к великому князю туто же на усть Шолоны.
О псковичах. А что до того, что послал князь великий Севастьяна Кушелева навстречу псковичам, так тот встретил их за Порховом, а они идут от своего городка от Дубскова, захватив там шесть пушек, к Порхову. Севастьян сказал им о здоровье великого князя и о победе над новгородцами, а им велел князь великий быстрее идти к Новгороду. Псковичи же из-под Порхова отпустили Севастьяна к великому князю, а с ним и послов своих, Кузьму Сысоева да Степана Афанасьевича Винкова, а сами пошли всеми силами своими к Новгороду. И не дойдя до Новгорода двадцати верст, стали у храма Спаса на Милице, а Севастьян с теми послами псковскими, Кузьмой да Степаном, пришли к великому князю на устье Шелони июля тридцатого на пост Госпожин, а князь Василий Федорович Шуйский, воевода псковский, с посадниками и со знатными людьми остальными вслед за послами своими пришли к великому князю туда же, на устье Шелони.
И послѣ тѣх прихода стоял туто на единомъ мѣсте князь великий 11 день, управляя новгородецъ, и пожаловал их, дасть имъ миръ на своей воле, как сами восхотѣ,[68] а псковичемъ доскончание взял с новогородци все выше перваго, как псковичи хотѣли. По том же князь великий дастъ новгородцемъ мир, и любовъ, и милосердие, и почтив нареченаго их Феофила и посадниковъ их, и тысяцкых, и прочих, котори с нимъ ходили, и отпусти их во свой им град. А за ними послалъ в Новъгород боярина своего Феодора Давыдовича привести Великий Новъгород весь к цѣлованию от мала даже и до велика и сребро на них имати; они же шед в Новъгород, сотвориша, якоже повѣлѣно бысть имъ.
И после прихода всех тех стоял тут на одном месте князь великий одиннадцать дней, разбирая дела новгородские, и пожаловал их, дал им мир по их желанию, как сами захотели, а псковичам договор заключил с новгородцами лучше прежнего, как псковичи хотели. После этого князь великий дал новгородцам мир, и любовь, и милость и, почтив нареченного ими Феофила и посадников их, и тысяцких, и прочих всех, которые с ним приходили, отпустил их в их город. А с ними послал в Новгород боярина своего Федора Давыдовича, чтобы привел весь Великий Новгород к крестному целованью, от мала и до велика, и серебро с них взял; те же пошли в Новгород и совершили все, что велено было им.
А князь великий Иван Васильевичь володимерский и новгородцкий, всея Руси самодержецъ, возвратися оттуду к Москвѣ с побѣдою великою мѣсяца августа 13; тако же и вся братья его, и князи, и воеводы, и вся воя их и со многою корыстью.
А Иван Васильевич, князь великий владимирский и новгородский, всей Руси самодержец, возвратился оттуда в Москву с победой великой месяца августа тринадцатого; также и все братья его, и князья, и воеводы, и все воины их с большой добычей.
А того же лѣта князь великий, ида к Новугороду, послал в Поле Никиту Беклемишева искати царевича Муртазы, Мостофина сына,[69] звати его к себѣ служити. Никита же наѣде его в Поле и перезва его к великому князю, и прииде с ним къ сыну великого князя на Москву наперед прихода великого князя из Новагорода.
Тем же годом князь великий, идя к Новгороду, послал в Поле Никиту Беклемишева искать царевича Муртазу, Мустафина сына, чтобы позвать его к себе на службу. Никита встретил его в Поле, и переманил на службу к великому князю, и пришел с ним к сыну великого князя в Москву еще до возвращения великого князя из Новгорода.
А того же лѣта вятчане, шед суды Волгою на низъ, взяша Сарай[70] и много товара взяша и плѣнъ много поимаша. Слышавше же си татари Болшие Орды, понеже близъ ту начевали за единъ день, и тако многое их множество поидоша переимати их, и поимавше суды, и всю Волгу заступиша суды своими, хотяще их перебити. Они же единако пробишася сквозѣ их и удоша со всѣм. А под Казанью такоже хотѣша приняти их, и тамо поидоша мимо тѣх со всѣм в землю свою.
Тем же годом вятчане, идя судами вниз по Волге, взяли Сарай, и много товару награбили, и полон большой захватили. Прослышав о том, татары из Большой Орды, что кочевали оттуда за день пути, во множестве множеств пошли на перехват, и завладели судами, всю Волгу перегородили ими, желая вятчан перебить. Однако же те пробились сквозь силу татарскую и ушли от них со всей добычей. И под Казанью хотели также их перехватить, но и там прошли они мимо застав с добычею всей в землю свою.
О великого князя приходе, как прииде из Новагорода на Москву. Лѣта 6980 мѣсяца сентебря въ 1 день, в началѣ индикта, еже есть новое лѣто,[71] на память преподобнаго Семиона Столпника прииде князь великий в отчину свою, въ славный град Москву, побѣдивъ супостаты своя, казни противящихся ему, и не хотящихъ повинутися привед во всю волю свою, и многу корысть и славу приобрѣте.
О великого князя возвращении, как пришел из Новгорода в Москву. В год 6980 (1471) месяца сентября в первый день, в начале индикта, то есть в начале нового года, на праздник преподобного Семиона Столпника, пришел князь великий в отчину свою, в славный град Москву, победив противников своих, казнив противящихся ему и не желавших повиноваться приведя под власть свою, и многую добычу и славу приобретя.
И срѣте его Филиппъ митрополитъ со кресты близ церкве, толико с мосту з болшего сшед каменаго да клядязя площаднаго со всѣмъ освященым соборомъ. А народ московстий и многое их множество далече за градом стрѣчали его: ини за 7 верстъ пѣши, а инии ближе, малии и велици, славнии, неславнии, безчисленое их множество. А сынъ его, князь великий Иванъ, и брат его, князь Андрѣй Меньший, и князи его, и дѣти боярские, и бояре, и гости, и купци, и лучшие люди срѣтоша его наканунѣ Семеня дни, идѣже бѣ ему ночевати. Велья же бысть радость тогода въ градѣ Москвѣ.
И встретил его Филипп-митрополит с крестами близ церкви, лишь с моста чуть сойдя с большого, с каменного, до колодца на площади, со всем освященным собором. А люди московские, многое множество их, далеко за городом встречали его, иные — пройдя навстречу семь верст пешком, а другие поближе, от мала и до велика, знатные, незнатные, бесчисленное множество. А сын его, князь великий Иван, и брат его, князь Андрей Меньшой, и князья его, и дети боярские, и бояре, и заморские гости, и купцы, и знатные люди встретили его в канун Семенова дня на месте его ночлега. Великая же радость была тогда в граде Москве.
О ноугородцех, како истопоша на озере Илмени. Того же лѣта мѣсяца сентебря 2 день поидоша из Новагорода из осады многое множество людей[72] и з женами, и з дѣтми по езеру в великих учанехъ,[73] кииждо их по своим мѣстомъ. Глаголют бо, яко было суд тѣх великих 100 и 80, а по 50 человекъ в суднѣ и поболѣ. Яко бывшимъ им в пучинѣ озера того, и дохнувшу на них вѣтру велию и напрасну, и потопи всѣ суды оны, ни едино же от нихъ не избысть, и вся люди, тавар их истопе.
О новгородцах, как потонули на озере Ильмене. Тем же годом сентября во второй день пошли из Новгорода из осады многие люди, с женами и с детьми, по озеру в больших лодках, каждый из них в своей лодке и на своем месте. И говорят, будто было судов тех огромных сто и восемьдесят, и по пятьдесят человек в каждом, а то и больше. И как вышли они на открытый простор, налетел на них ветер страшный стремительно, и потопил все суда те, ни одно из них не спаслось; и все люди, и все имущество их утонуло.
Тое же осени к королю пришелъ изо Орды Икирѣй со царевым послом,[74] а король в ту пору заратился со иным королем, со угорским.[75]
Той же осенью к королю пришел из Орды Кирей с царским послом, а король в ту пору воевал с другим королем, с венгерским.
Тое же осени мѣсяца того же сентебря 10 прииде из Венеции Онтон Фрязинъ,[76] а с ним пришел посол к великому князю из Венецѣи от дюки венецѣйского Ениколы Трона Иван именем, Тривизан прозвище,[77] а посланъ к великому князю от того дюки и от всѣх земль сущих под нимъ бити челом, чтобы пожаловал князь великий, велѣл того Тривизана приводити до царя Ахмута Болшие Орды, а послал к нему со многими поминки и з челобитьем, чтобы пожаловал, шел имъ на помочь на турского салтана къ Царюграду. Тот же Тривизан пришед на Москву, и первое прииде къ Ивану Фрязину, к денежнику московскому, понеже бо той Иван Фрязин Волпъ[78] тамошние земли рожение и знаем тамо, и зказа ему вся та, о чемъ пришел на Москву, а у великого князя еще не былъ. Фрязин же, нашъ денежникъ, не велѣл тому Тривизану о томъ бити челом великому князю, глаголя ему: «О сем ти ему бити челом, великому князю, да поминки великие подавати? А могу то яз здѣлати опроч великого князя и до царя допровожю тя». А к великому князю пришел Фрязин с тѣмъ Тривизаномъ, назвалъ его князьком венецийскомъ, а к сабѣ племенником, а рекши, пришел до него своим дѣлом да и гостьбою, да то у великого князя утаили.
Той же осенью, того же сентября месяца в десятый день, пришел из Венеции Антон Фрязин, а с ним пришел и посол к великому князю из Венеции, от дожа венецианского Николая Трона, по имени Иван, а по прозвищу Тривизан; и послан был к великому князю от того дожа и от всех земель, бывших под ним, бить челом, чтобы разрешил князь великий того Тривизана проводить к царю Большой Орды Ахмату, ибо послан к нему с большими дарами и с челобитьем, чтобы помог, пошел бы им в помощь на турецкого султана в Царьграде. И тот Тривизан, прийдя в Москву, первым делом пошел к Ивану к Фрязину, московскому монетному мастеру, так как тот Иван Фрязин Вольп той же земли по рождению и в ней известен, и сказал ему все то, зачем пришел в Москву, но что у великого князя еще не был. Фрязин же, наш монетчик, не советовал тому Тривизану бить на том челом великому князю, говоря ему: «Зачем бить тебе челом великому князю да подарки большие дарить? Лучше сам я то сделаю помимо великого князя и к царю провожу тебя». И Фрязин, прийдя к великому князю с тем Тривизаном, назвал его князьком венецианским и своим племянником и добавил, что прибыл к нему по своим делам да погостить, а все остальное от великого князя утаили.
А Онтон тогды от папы от Павла привезлъ листы к великому князю таковы, что послом великого князя волно ходити до Рима по всей земли Латинской и Немецкой, и Фрязкой, и по всѣм тѣм землям, котории земли под его папежство присагают, даже и до скончания вѣка; а по царевну бы по Софию, Аморейскаго царя по Фомину дщерь,[79] посылал.
Антон же тогда от папы от Павла привез письма к великому князю таковы, что послам великого князя вольно ходить до самого Рима по всей земле латинской, и немецкой, и фряжской, и по всем тем землям, которые под его папской властью находятся, и так до скончания века; а за царевной за Софьей, дочерью Морейского царя Фомы, посылал бы послов.
Тоя же осени Филипъ митрополит повелѣ готовити камение здати церковь святыя Богородица.[80]
Той же осенью Филипп-митрополит повелел готовить камение, чтобы построить церковь святой Богородицы.
О пермьском епископѣ Филофѣе. Тое же осени мѣсяца ноября въ 8 поставленъ бысть Перми епископъ, Филофѣй именемъ,[81] митрополитом Филиппомъ.
О пермском епископе Филофее. Той же осени месяца ноября в восьмой день поставлен был митрополитом Филиппом в Пермь епископ, по имени Филофей.
О ноугородцкомъ владыцѣ. Того же мѣсяца въ 30 прииде на Москву ставитися на архиепископью Новагорода Великого нареченый их Феофилъ, а с ним посадници пришли Александръ Сапсонович да Лука Феодорович.[82] Тое же осени декабря въ 8 поставленъ Рязани епископъ Феодосий,[83] архимандрит чюдовский, митрополитом Филипомъ, а были на поставлении его архиепископъ ростовский Васьян, суздалский епископъ Евфимей, коломенский Горонтей, сарский Прохор, пермский Филофѣй.
О новгородском владыке. Того же месяца в тридцатый день пришел в Москву ставиться на архиепископию Новгорода Великого избранный новгородцами Феофил, а с ним посадники пришли Александр Самсонович да Лука Федорович. В ту же осень декабря в восьмой день поставлен митрополитом Филиппом в Рязань епископ Феодосии, архимандрит чудовский, а были при поставлении его архиепископ ростовский Вассиан, суздальский епископ Евфи-мий, коломенский — Геронтий, сарский — Прохор, пермский — Филофей.
О новгородцком архиепископѣ Феофиле, како поставлен бысть. Вѣ 15 того же мѣсяца, в неделю, поставлен бысть Новугороду на архиепископью нареченной их Феофил преосвященым митрополитом Филипом всея Русии, а были на поставлении его вси прежереченнии епископи рустии и архимандрити, и протопопи, игумени честни и весь освященый соборъ славнаго града Москвы. По поставлении же своем билъ челом великому князю от себе и от всего Великого Новагорода с посадники и с тысячьскими, и со всѣми с тѣми, котории пришли с ним, о плѣненых, о Казимирѣ и о прочих товарищех его. Князь же велики приятъ челобитие их и тѣх всѣх отпусти с честию, а было их на Москвѣ 30. Самого же архиепископа отпусти того же месяця въ 23.[84] Тоя же зимы повезоша камень на Москву на создание церкви святыя Богородици.
О новгородском архиепископе Феофиле, как поставлен был. Пятнадцатого дня того же месяца, в воскресенье, поставлен был преосвященным митрополитом всея Руси в Новгород на архиепископство избранный ими Феофил, и были на поставлении его все названные выше епископы русские, и архимандриты, и протопопы, и игумены честные, и весь освященный собор славного града Москвы. После же своего поставления бил челом великому князю от себя и от всего Великого Новгорода с посадниками, и с тысяцкими, и со всеми теми, что пришли с ним, о пленных, о Казимире и о других товарищах его. Князь же великий принял их челобитье и всех отпустил с честью, а было их всех в Москве тридцать. Самого же архиепископа отпустил того же месяца в двадцать третий день. В ту же зиму повезли камень в Москву на строительство церкви святой Богородицы.
Повести ο походе на Новгород в 1471 г. были посвящены одному из важнейших событий в истории образования Русского централизованного государства — победе Ивана III над Новгородом и фактическому подчинению Новгорода великокняжеской власти (формально уничтожение Новгородской республики произошло семь лет спустя — в 1478 г.).
Включение Новгорода в состав единого Русского государства было задачей, необходимость которой осознавалась новгородским и всем русским населением давно: формально Новгород с древнейших времен признавал суверенитет Рюриковичей — киевских, затем владимиро-суздальских, а с XIV в. и московских великих князей. Однако, признавая верховную власть этих князей, новгородцы уже с XII в. настаивали на значительной автономии вечевой республики — на праве «господина Великого Новгорода» самому решать свои дела и по воле веча «приводить» к себе и «выгонять» тех или иных родичей великого князя, исполнявших в Новгороде функции князей-военачальников. Такая идея автономии городов-коммун в рамках единого государства не была чужда и некоторым общерусским политическим идеологам первой половины XV в. Во всяком случае общерусский (вероятнее всего, митрополичий) свод, отразившийся в Софийской первой и Новгородской четвертой летописях и содержащий такие патриотические памятники, как пространная «Летописная повесть ο Куликовской битве» (см. в т. 6 наст. изд.), «Повесть ο нашествии Тохтамыша» (там же), «Слово ο житии великого князя Дмитрия Ивановича» (там же), вместе с тем последовательно и без всякого неодобрения подчеркнуто отмечал многочисленные случаи приглашения и изгнания новгородцами своих князей.
Однако в последней трети XV в. великокняжеская власть уже явно не склонна была признавать права новгородских «вечников». Походу Ивана III на Новгород в московском летописании были приданы черты крестового похода на «неверных». Эта тенденция была особенно резко выражена в «Словесах избранных от святых писаний... ο гордости величавых мужей новгородских», связанных, очевидно, с митрополитом Филиппом и помещенных в дополнительной части Бальзеровского списка Софийской первой летописи (ПСРЛ, т. VI, СПб., 1853) и в Новгородской летописи по списку Дубровского (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2. Л., 1925), но характерна она и для публикуемой повести великокняжеского свода.
Московская повесть ο походе в 1471 г., находящаяся в великокняжеском летописании, была составлена вскоре после этого похода — в 1472 г. Наиболее ранний текст этой повести читается в компиляции, которая может быть названа Музейным сборником и которая дошла до нас в двух списках — Музейном (РГБ, ф. 178, Музейное собрание, № 3271, последней четверти XV—начала XVI в.) и Воронцовском (БАН, 34.2.31). Вторая часть этого сборника содержит древнейший памятник московского великокняжеского летописания — Музейный летописец, доведенный до 1452 г. (текст «Повести об ослеплении Василия II» по этому летописцу см. т. 6 наст. изд.), и две отдельные летописные повести — комментируемую «Повесть ο походе Ивана III на Новгород» и «Повесть ο стоянии на Угре» (близкую κ Вологодско-Пермской летописи и отличную от той ростовской повести, которая публикуется в наст. изд.). Происхождение комментируемой повести ο походе на Новгород может быть объяснено двояко: она (вместе с «Повестью об Угре») могла быть заимствована из цельного летописного свода типа Вологодско-Пермской летописи либо быть отдельной «заготовкой» для такого свода.
Текст повести, близкий κ Музейному сборнику, читается в Вологодско-Пермской (ПСРЛ, т. XXVI. М.—Л., 1959) и Никаноровской (ПСРЛ, т. XXVII. М.—Л., 1962) летописях. Несколько дополненная редакция той же повести содержится в Московском своде конца XV в. (ПСРЛ, т. XXV. М.—Л., 1949) и последующих великокняжеских (царских) летописях.
Московская повесть ο походе Ивана III на Новгород публикуется по списку Музейного сборника — РГБ, ф. 178, № 3271, лл. 240 об.—252; разделы, пропущенные в Музейном сборнике, восполнены по Воронцовскому списку — БАН, 34.2.31, лл. 444 об.—457 об. (раздел от слов: «Невѣрнии бо изначала не знаху Бога...» до слов: «...жити люди и мастеры всякие, спроста»; и от слов: «челомъ битьа, но свое бо благосердие показал...» до слов: «...епископи рустии и архимандрити»). Исправления — по Воронцовскому списку, а при дефектности обоих списков — по Вологодско-Пермской летописи.