ПРѢНИЕ ЖИВОТУ С СМЕРТИЮ
СПОР ЖИЗНИ СО СМЕРТЬЮ
Нѣкийчеловекъ воинъ удалецъ ѣздяше по полю чистому и по роздолию высокому. И приидек нему смерть, и бѣ видѣние ея страшно, яко лев ревый, всячески страшна отчеловеческаго устроения. Носящи же с собою оружия всякия: мечь, ножи,пилы, рожны, серпы, оскорды и уды, иныя же незнаемая, и ими жекознодѣйствует различными образы.
Некийчеловек, удалой воин, ездил по полю чистому, по раздолью широкому. И пришла кнему смерть, и был вид ее страшен, как у рыкающего льва, ужасен он длячеловеческой природы. Носит смерть с собой всякие орудия: меч, ножи, пилы,рожны, серпы, топоры и другие неведомые предметы, которыми по-разному вершитсвои злодеяния.
Сию жевидивши смиренная ми душа устрашися велми. И азъ рекох ей: «Кто ты еси, лютыйзвѣрь? Образ твой страшенъ велми: подобие у тобя человеческое, а хожениезвѣриное».
Увидав ее,смиренная моя душа сильно устрашилась. И я спросил смерть: «Кто ты, лютыйзверь? Очень уж страшен облик твой: вид у тебя человеческий, а поведениезвериное».
Рече емусмерть: «Пришла есми к тобѣ, хощу тя взяти».
Ответилаему смерть: «Пришла к тебе, хочу тебя взять».
Рече жечеловекъ той; «Да аз не хощу, а тобя не боюся».
Говориттогда человек тот: «Да я не хочу, а тебя не боюсь».
Рече же емусмерть: «О человече, о чем мя не боишися? Цари и князи, и воеводы, и святителименя боятся. Азъ есмь славна на земли, а ты меня не хощеши боятися».
Смерть жеему в ответ: «О человече, почему меня не боишься? Цари и князья, и воеводы, исвященнослужители меня боятся. Я славлюсь по всей земле, а ты меня нестрашишься».
Рече же ейчеловекъ той: «Да азъ есмь воинъ удалецъ, в ратномъ дѣле многия полки побиваю,а единъ от человекъ никто же может со мною побитися, ни противу стати на мя. Аты ко мнѣ едина пришла, а оружия и запасу с собою много носиши.Видишися мнѣ ты не удала, толко еси страшна: образъ твой страшит мя, удымоя во мнѣ трепещут на тобя смотря. Отиди от мене прочь, доколе тя не потнумечем моимъ».
Говорит ейчеловек тот: «Ведь я удалой воин, в ратном деле многочисленные полки побеждаю,а в одиночку ни один человек не может со мною сразиться, ни выйти против меня.А ты ко мне одна пришла и всяких орудий с собой много носишь. Нет в тебе удали,только страшна: облик твой пугает меня, и все во мне трепещет, когда смотрю натебя. Уходи от меня прочь, пока не пронзил тебя мечом своим».
Рече же емусмерть: «Аз есмь не силна, ни хороша, ни красна, толке силных и красныхпобираю. Да скажу ти, человече, послушай мене. От Адама и до сего дни сколкебыло богатырей удалых, а никтоже со мною не смѣлъ побитися, а и хоще ми ся того, хто бы со мною побил. Даеще скажу ти, послушай мене: от Адама и до сего дни сколке было людей, царей икнязей, и владыкъ, женъ и девицъ, то всѣх азъ побрала. Самсон силный, небогатырь ли был, не силнее ли тебе был? Тако говорил: “Аще бы было колце вземлю вдѣлано и яз бы всѣмъ свѣтомъ поворотил”. Да аз и того взяла. Александръ,царь макидонский,[1]удал и храбрь был, и всему подсолнечному на земли царь и государь был,да и того яз взяла, аки единаго от убогих. А царь Давидъ,[2] в пророцех пророкъ был, — да и тогояз взяла. О человече, не мудрее ты царя Соломона[3]— царь Соломонъ хитр и мудр был, да и той со мною не смѣл поговорити, итого яз взяла. Акирь Премудрый во Алевитцкомъ царьствии,[4] не было таковаго мудреца ни подсолнцем, да и тот со мною не смѣлъ поговорити, и азъ и того взяла. Да вѣдомотебѣ, человече, азъ есмь смерть, не посулница, богатства не збираю, а краснапортища не ношу, а земныя славы не хощу, занеже есми немилостива — издѣтска ненавадилася миловати; и азъ не милую, не наровлю ни часу, какъ пришед, такъ ивозму».
Тогдаговорит ему смерть: «Я ни сильна, ни хороша, ни пригожа, а вот сильных ипригожих забираю. Вот что скажу я тебе, человече, послушай меня. От Адама и досегодняшнего дня сколь много было богатырей удалых, а ведь никто не осмелилсясо мной сразиться, да и не знаю я никого, кто бы со мной сразиться мог. Да еще скажутебе, послушай меня: от Адама и до сегодняшнего дня сколь много было людей,царей и князей, и священнослужителей, женщин и девиц, — всех их я забрала.Самсон сильный, не богатырь ли был, не сильнее ли тебя был? Так говорил он:“Если бы было кольцо в землю вделано, то я бы весь мир повернул”. А я и еговзяла. Александр, царь македонский, удал и храбр был и всему подсолнечному мируцарем и государем стал, а я и его взяла, как одного из убогих. А царь Давид,среди пророков пророк, — а я и его взяла. О человече, не мудрее ты царяСоломона — царь Соломон разумным и мудрым был, да и тот со мной не смелпоспорить, и его я взяла. Акир Премудрый в Алевитском царстве, не было подсолнцем другого такого мудреца, да и тот со мной не смел поспорить, а я и еговзяла. Да знаешь ли ты, человече, что я, смерть, — не взяточница, богатства некоплю, а нарядных одежд не ношу, а земной славы не ищу, потому что немилостива— с детства не приучилась миловать: и я не милую, не делаю отсрочки ни наминуту, а как приду, так и возьму».
И речечеловекъ той: «Госпоже моя смерть, яви на мнѣ любление свое».
И говоритчеловек тот: «Госпожа моя смерть, будь благосклонна ко мне».
И рече емусмерть: «Никако же, человече, занеже до всѣх любовь моя равна: какова до царя,такова и до князя, и до святителя, и до богата, и до нища. О человече, аще быяз збирала богатство, столке бы было у меня богатства всего много и несказанно!Занеже, человече, азъ хожу аки тать в нощи, не сказываюся никому, занеже,человече, слышах во Евангелии глаголеть Господь: “Блюдитеся вы, не вѣдает бо ниединъ вас, коли тать приидетъ в домъ его, аще бо вѣдал, крѣпко бы стереглъ и недал бы подкопывати храма своего”[5] Тако и ты, человече, разумей: берегисясмерти на всяк час, доколе аз не пришла по тебя. А нынѣ, человече, нѣсть типомощи, занеже, человече, — “В чем тя застану, в том тя и сужу”,[6] — глаголетъ Господь».
И говоритему смерть: «Невозможно это, человече, потому что ко всем моя благосклонностьодинакова: какова к царю, такова и к князю, и к священнослужителю, и кбогатому, и к бедному. О человече, если бы я собирала богатства, то стольконабралось бы у меня богатства всего мира, что и сказать нельзя! Потому так,человече, что хожу я, аки тать в нощи, никого не предупреждаю, ибо, человече,слышала, что говорит Господь в Евангелии: “Остерегайтесь, ни один из вас незнает, когда тать придет в дом его; если бы знал, крепко бы стерег и не дал быпроникнуть в дом свой”. Так и ты, человече, знай: берегись смерти каждый час,пока я не пришла за тобой. А теперь, человече, неоткуда ждать тебе помощи,потому что, человече, — “В чем тебя застану, в том и сужу”, — говорит Господь».
Рече жечеловекъ той: «Госпоже моя смерть! Дай же ми, госпоже, да покаюся шедъ воград».
Сказалтогда человек тот: «Госпожа моя смерть! Разреши мне, госпожа, пойти в город ипокаяться».
Рече жесмерть: «Никакоже, человече, не пущу тя, занеже мнози тако глаголют, человецытакоже. Егда азъ приступлю к ним, и они глаголють: “Господи, отпусти мнѣ, дапокаюся”, — и аз полегчаю, чтобы покаялся, и он, отшед, да то же творит, а менязабудет, чает себѣ ни во что же. Уже, человече, живот твой коротается, конецъблизокъ есть, а солнце твое зашло есть».
Ответилаему смерть: «Нет, человече, не пущу тебя, потому что многие люди так жеговорят. Когда я прихожу к ним, то они говорят: “Господи, отпусти меня, чтобыпокаяться”, — и я отпущу, чтобы покаялся, и он, освободившись, поступаетпо-прежнему, а про меня забывает, думает, что с ним ничего не случится. Уже,человече, жизнь твоя пресекается, близок конец твой, а солнце твое зашло».
Тогда женачя человекъ той рыдати, захлипаяся плакати и многи жалостныя словесаизглаголати. И рече: «Госпоже моя смерть! Дай же, госпоже, да шед приуготовлюпогребалная: срачицу и саванъ и ина, яже на потребу тѣлу своему».
Тогдачеловек этот начал рыдать, плакать взахлеб и много жалобных слов произнес. Иговорит он: «Госпожа моя смерть! Разреши, госпожа, пойду и приготовлю сорочку исаван и все другое необходимое для погребения тела моего».
Рече жесмерть: «Никакоже, человече, не отпущу тя».
Говорит емусмерть: «Нет, человече, не отпущу тебя».
И начячеловекъ рыдати и стенати, от сердца убиватися, глаголя: «Ох, ох, ох! Смертьзлодѣю, кто тя может убежати? Увы, увы мнѣ, не готов есмь, горе мнѣ грѣшному,пришол немилостивый злодѣй по меня! По правдѣ дано имя ей смерть, онемилосердию твоему, злодѣю!»
И началчеловек рыдать и стенать в сердечной тоске, так говоря: «Ох, ох, ох!Смерть-злодейка, кто тебя может избежать? Увы, увы мне, не готов я, о горе мне,грешному, пришел за мной неумолимый злодей! По праву дано ей имя смерть, о,немилосердная злодейка!»
Она же,смерть, приступив к нему, подсече ему ноги косою и, взя серпъ, и захватиза шею его и взят малый оскордецъ и начат отсекати нози, потом и руцы. И инымъоружиемъ вся составы моя и инымъ иная, инако соузы моя телесныя и члѣны тѣламоего, и жилы оклячѣша, истерза два десят ногтей моихъ. И абие не реку, ноомертвѣ все тѣло мое, ни двигнутися не могох никако же от страха, всѣми оружиикознодѣйствует надо мною. Таже вземъ теслу и сечет главу мою. И по сем налия вчашу, не вѣм что в ней, не разумѣю никагоже, дасть ми пити — мнѣ же не хотящу.Тако же, братие, столь бѣ горко в той час и тошно, не мочно и сказати беды тоявеликия.
Смерть же,подступив к нему, подсекла ему ноги косой и, взяв серп, схватила его за шею,взяла маленький топор и начала отсекать ноги, а потом и руки. И иными орудиямистала дробить все части тела моего, одними одни, а другими другие члены теламоего, и окоченели жилы мои, и вырвала она двадцать ногтей моих. И отняла язык,и омертвело все тело мое, не мог никак пошевельнуться от страха перед всемиорудиями, которыми терзала она меня. Потом взяла она топор острый и отрубилаголову мою. После этого налила чего-то в чашу, а чего — не знаю и не ведаю, идала мне пить против моего желания. Так ведь, братья, столь было горько и тошнов это время, что и описать нельзя беду эту великую.
И отторжеми душю и скоро искочи из мене, ис тѣла, яко птица от тенета. И абие краснииони уноши взяша душю мою на руку свою и держаста, а возрѣх воспять ивидѣх тѣло мое лежаще бездушьно и недвижимо, якоже кто совлекъ с себя ризу своюи поверже ю, и стоя зря на ню. Тако же аз видѣлъ тѣло свое велми гнусно, якостерво смрадость от него злая. Якоже кто ис себе выпустит кал да гнушается егои бежит от него, тако же человеческое естество мертво и ненавидѣмо всѣми.Аминь.
И исторгнуламою душу, и стремительно вылетела душа из меня, из тела моего, как птица изтенет. И тотчас прекрасные юноши взяли душу мою на руки свои и держали ее, а яоглянулся назад и увидел тело мое, лежащее бездушно и неподвижно, как если быкто-нибудь снял с себя одежду свою и бросил ее и стоял бы и смотрел на нее. Таки я видел тело свое очень гнусным, от которого, как от трупа, исходил ужасныйсмрад. Так же как кто-нибудь испустил из себя нечистоты и, гнушаясь их, отбежалпрочь, так и мертвая человеческая плоть омерзительна. Аминь.
В европейских странах в период позднего средневековья получилаширокое распространение тема спора человека со смертью. Так называемые «Пляскисмерти» и диалоги человека со Смертью нашли отражение в творчестве и писателей,и художников, а также в народной сатире, в представлениях народных театров.Непосредственно с Запада эта тема была заимствована русской литературой. Первымпроизведением такого рода, попавшим на Русь, явилось «Двоесловие живота исмерти, сиречь стязание животу с смертью». Это был дословный перевод немецкогостихотворного диалога, изданного в 1482—1492 гг. в Любеке печатникомБартоломеем Готаном и привезенного им в 1494 г. в Новгород. Перевод былсделан, возможно, при участии того же Б. Готана при дворе архиепископаГеннадия. Вскоре после своего появления перевод начал перерабатываться иприобрел более понятное для русского читателя название «Прение живота сосмертью». В середине XVI в. создаетсячетвертая («распространенная») редакция «Прения», в которой уже трудноусмотреть черты немецкого оригинала. Эта редакция и публикуется в настоящемиздании. Переработка выразилась прежде всего в изменении образов, выступающих вдиалоге собеседников: неопределенный «живот» переделывается в удалого воина,разъезжающего по чистому полю и похваляющегося своей силой. Описание обликаСмерти приобрело красочные черты, заимствованные из «Жития Василия Нового».Кстати, следует отметить оплошность составителя четвертой редакции,сохранившего употребление форм первого лица в тексте, взятом из «Жития»,несмотря на то, что повествование в «Прении» ведется от третьего лица.Изложение реплик спорящих значительно отдалилось от буквальной передачинемецкого оригинала. Поскольку мысли, на которых строятся доводы спорящих, былизнакомы начитанному книжнику из учительной литературы (слова о смерти,покаянии, Страшном суде и др.), то он без труда стал передавать их привычнойфразеологией славяно-русской литературы, внося при этом новые оттенки вэмоциональную окраску спора и в характеристику его участников. Автор-редакторотошел от чисто диалогической формы к повествовательной, поместив в начале иконце повести описательный текст, заимствованный, главным образом, из «ЖитияВасилия Нового». Перечень героев, которых победила Смерть, включенный в четвертуюредакцию, был хорошо знаком русскому читателю по литературе и народному эпосу.
Автор-редактор проделал такую значительную работу, чтопроизведение по форме изложения потеряло связь с оригиналом, в нем исчезливсякие признаки переводности, содержание его стало более доступным и понятным.
В течение второй половины XVIи XVII вв. «Прение живота и смерти»неоднократно подвергалось переделке за счет включения новых доводов в споремежду воином и Смертью. Литературной средой, в которой это произведение бытовалов XVI в., были воинствующие церковники ортодоксального толка.«Прение живота и смерти» на всех этапах его литературной жизни в основномсохраняло идейную близость церковно-учительной литературе, а цель памятниказаключалась в стремлении внушить читателю мысль о неизбежности смерти инеобходимости покаяния. Однако напоминания о равенстве всех — в том числе ибогатых и знатных — перед смертью, о равном возмездии на «том свете» давалисвоеобразный выход антифеодальным настроениям.
Текст «Прения...» печатается по списку конца XVIв.: РНБ, собр. Погодина, № 1301, л. 8 об., 9,13—15 об., исправления внесены по списку: РГБ, собр. Волоколамское,№ 520. Издание текстов всех редакций памятника см.: Повести о споре жизнии смерти. Исслед. и подгот. текстов Р. П. Дмитриевой. М.; Л., 1964.